ИНСТИТУТ ЕВРОПЕЙСКИХ КУЛЬТУР

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ УЧЕБНЫЕ КУРСЫ БЛОК-ЛЕКЦИИ АКАДЕМИИ
НАУЧНЫЕ ПРОЕКТЫ
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
АБИТУРИЕНТАМ E-Mail
ВЫСТАВКИ ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ СТУДЕНТОВ НОВОСТИ Site-map
ИНФОРМАЦИЯ МЕТОДИЧЕСКИЕ РАЗРАБОТКИ УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ
МОНОГРАФИИ СБОРНИКИ СТАТЕЙ АЛЬМАНАХ

 

Глава 6.Социальный институт литературы:
структурные характеристики

Становление литературы как автономной социальной системы выступило в Европе одним из моментов более широких и долговременных процессов - социальной дифференциации общественных групп, становления социальных и культурных институтов (и сложнейшего из них - личности) на стадии перехода от сословно-иерархических европейских обществ к современным. Может быть, прежде всего, на автономизацию литературы, обретение ею социального престижа и культурной значимости влияли в этот период процессы выдвижения и социального самоутверждения новых, ненаследственных, светских, письменно-образованных элит и, соответственно, формирование публичной сферы - пространства межгрупповых коммуникаций, механизмов выражения и консолидации интересов, представительства более широких социальных слоев (Habermas).

На рубеже XVIII - XIX вв., в рамках пост-классицистской эпохи и силами прежде всего литераторов-романтиков, составивших принципиально новое социальное образование - "богему" (Grana), претерпели решительную трансформацию представления высокостатусных групп, а затем и более широких образованных слоев - "публики" - о литературе. Раздвинулись и переосмыслились рамки "литературного". Вместе с тем, сложились социальные предпосылки писательской независимости от королевского и аристократического патронажа, от поддержки "закрытых" салонов, узких кружков. Собственно, уже Конвент одновременно с правами человека провозгласил во Франции авторские права писателя, вплоть до его права расторгнуть договор с издателем. Стала возникать сеть литературных коммуникаций (журнал, подписка, читательский абонемент). Появился литературный рынок. Заметно расширилась "публика": в первые десятилетия XIX в. во Франции к "литературе" обращались уже около миллиона читателей (Vessiller-Ressy, p.36). Начала формироваться система внеличной оценки и вознаграждения “профессионального” авторского труда со своей обобщенной мерой писательского достижения и авторитета - гонорарной ставкой (на французских материалах - Clark, 1991; по Германии - Engelsing, 1976; по Англии - Gross; по России - Meynieux; Рейтблат). С реформами системы образования на протяжении XIX в. структура публики усложнялась, круги читателей постоянно росли. В 1870 г. парижский "Petit journal" первым преодолел рубеж миллионного разового тиража.

Система литературы обрела "вертикальное" измерение. Появилась возможность сопоставлять авторов как в собственно социальном аспекте (карьера, успех в обществе), так и в культурном плане (символическое лидерство). Впервые выделился культурный авангард - группы и компании инициаторов литературного обновления, находящихся на самом острие перемен. Вначале это были "неистовые" романтики, а затем - "проклятые" поэты, бунтари и визионеры (Бодлер, Верлен, Рембо, Лотреамон, Малларме), "декаденты", исповедующие культ "гения", отстаивающие идеи независимого, самоценного, "чистого" искусства, в отношении которого немыслима никакая общая, общественная мера, в том числе - денежная (к концу века они уже стали героями мемуаристики, шумных романов Ж. Гюисманса, Э. Буржа, сойдя позднее в эпигонско-мелодраматическую прозу и кино, в жанр массовой "романизированной биографии" и т.п.).

Подобные авангардные группировки (от Байрона до Готье) выступили с первыми публичными акциями эстетической провокации и общественного эпатажа, включая нарушающую "буржуазные" каноны и приличия одежду, манеры, связи, прическу (сами их изображения, рассказы и слухи об их поступках и выходках стали значимым явлением литературной жизни, признаком и фактором успеха, в том числе - у женщин). На другом полюсе из эпигонов романтизма, популяризирующих и тем самым рутинизирующих его индивидуальные достижения и поэтику, выделилась роль "литературного поденщика", поставщика ходкой приключенческой прозы, как А. Дюма (его роман "Сан Феличе" был оплачен автору по сантиму за букву), либо создателя газетных романов-фельетонов с элементами социальной критики, как Э. Сю, чьи публикации "Агасфера" в парижской газете "Constitutionnel" разом десятикратно взвинтили ее тираж и принесли автору 100 тыс. франков единовременного дохода (Minor). Более того, была отчленена сама область отработанного авангардом и уже не проблематичного, неважного и неинтересного для него в культуре - "массовая словесность". С первой ее идеологической критикой сами же романтики (Б. Констан, Ж. Жубер, Ф.Р. де Шатобриан во Франции, П. Вяземский, С. Шевырев в России) и выступили (ср. более взвешенную оценку Пушкиным не столько "литературного", сколько "нравственного значения" того успеха, который имели у публики романы Булгарина).

Но совокупность социальных ролей и сеть устойчивых каналов коммуникации - это лишь один аспект социальной системы литературы. Можно назвать его институциональным, структурным. Другое измерение литературного взаимодействия как системы - групповое, динамическое, процессуальное.

Этим понятием охватываются феномены конкуренции и борьбы за признание публикой, критикой, издателями со стороны различных литературных групп (в том числе, в ряде случаев поздней модернизации - в России, Испании, Польше - выступающих с лозунгами и символами "поколения"). Они вносят свои представления о реальности, свое понимание литературы. Их манифесты и практика, взаимодействие с другими, уже утвердившимися группами (органом подобных коммуникаций и становится литературный журнал с обязательными отделами критики, полемики, рецензирования) ведут к изменениям в композиции всего социального поля словесности. Идет передвижение одних группировок с "периферии" литературы (включая географическую "провинцию") в ее "центр" и, напротив, вытеснение прежде признанных, "старших" групп "младшими" на "обочину", смена литературных вождей, а, стало быть, и литературных канонов, доминирующих жанров и поэтик, трактовок "литературного факта" (Ю. Тынянов).

Романтики выступили пионерами и здесь, дав начало борьбе литературных групп и поколений, групповой динамике в литературе. Они, соответственно, утвердили и самостоятельную авторитетность литературной критики. Она стала осознаваться не просто как нормативная практика или кодифицирующая поэтика, а как инструмент публичной полемики, скандала, бунта, "литературной войны" за власть и авторитет (В. Шкловский), как орудие создания и разрушения литературных репутаций, смены лидеров литературного процесса, глашатай литературной моды и т.д.

В форме экспертных оценок текущей словесности критик не ограничивается тем, что квалифицирует деятельность других литературных группировок, сортирует их продукцию и, в этом смысле, структурирует процесс литературных коммуникаций. Он претендует не только на внутрилитературный, но и на более широкий, общественный авторитет, поскольку в суждениях о литературе дает оценку окружающей действительности, "самой жизни" в категориях культуры (Frye; Hohendahl). Определения реальности критик при этом черпает из доминирующих в актуальной публицистике, общественном мнении идеологий культуры, а словесность интерпретирует с помощью стандартов, выработанных специализированным литературоведением того или иного авторитетного на данный момент направления. Далее, на оценки критика ориентируются более продвинутые читательские группы. Складывающиеся под влиянием критики репутации в определенной мере учитывают издатели. Среди последних также формируются различные роли и амплуа - от чисто коммерческого предпринимателя, работающего на рынок, до "аристократического" любителя и фанатичного знатока или идейного единомышленника, поддерживающего ту или иную группировку с ее идеологией и пониманием литературы. Структура авторитетов и адресатов издателя воплощается в его коммуникативных стратегиях (бестселлер, различные серии и библиотечки, реклама, журнальные “приложения”, символические вознаграждения читателей и др.), входит в образ издаваемой книги - объем ее тиража, тип бумаги и обложки, формат, шрифт, оформление, цену и т.д., что делает их значимым социальным фактом, доступным эмпирическому изучению историка и социолога (Dumazedier, Hassenforder; Bronson, Lauterbach).

Тем самым, в интересующий нас период начинает складываться система передачи литературных (и шире - культурных) образцов внутри письменно-образованного сообщества, охватывающего писателей, издателей, читателей, - от слоя к слою, от групп "первого прочтения" к более консервативным кругам, от поколения к поколению, от центра к "окраинам" и "низам" литературного целого. Наряду с этим, и опять-таки романтиками, была осознана значимость долитературного наследия как источника инновации. Отсюда - собирание и систематизация традиций, включая зарождение фольклористики, создание сводов легенд, песен и т.п., далее публикующихся и воспринимаемых уже как аутентичные "памятники народного творчества", стилизация архаики, переработки инокультурного ( восточного, испанского, скандинавского, индейского) материала, "народного искусства", в отдельных случаях - "низовых" и "площадных" жанров словесности (ярмарочных альманахов, сонников и календарей, лубочных книг), начатые Гердером и Гете и продолженные Тиком, Арнимом и Брентано в Германии, П. Мериме во Франции, Т. Муром и В. Скоттом в Англии. Соответственно, подверглась переосмыслению функция писателя, укрепилась его общественная роль, возросли социальные притязания и культурная значимость (ср. Benichou, Viala).

Доходы, статус, общественный вес писателей, входящих в моду (Бальзак, позднее - Золя во Франции, Диккенс в Англии), быстро повышались. Занятия словесностью становились одним из каналов социальной мобильности, писательство - престижной культурной ролью, слава - общественной силой и даже политическим капиталом. Это обострило, с одной стороны, проблематику противостояния писателя и внешней среды, "общества", а с другой - конкуренцию за издателя и публику в самом писательском сообществе. Значимой культурной темой, сюжетом в романах стала жестокость литературных нравов, непризнанность, жизненный крах литератора, творческое бесплодие, оскудение его дара (программная статья Золя "Цена литературного Рима", 1877). Ширился репертуар уже собственно культурных ролей и масок писателя - пророк и светский любитель, "аристократ духа" и профессионал, газетный обозреватель и публичный лектор, изгой и модный автор, законодатель вкусов и мод, званый гость новых светских салонов высшей буржуазии, стилизующих формы прежней жизни потомственной аристократии. Среди последних - родственный патронаж (например, поддержка В. Гюго его братом), занятия искусствами, покровительство поэтам, художникам, музыкантам (патронирование Ж. Санд издателем Бюлозом, Флобера - семьей издателя Шарпантье и др.).

Вместе с тем, закат классицизма (традиционализма) как ведущего принципа организации культурных значений, как доминантной ориентации в культуре вовсе не уничтожил значимость литературных традиций. Напротив, передача классических образцов (пантеона писателей и набора канонических произведений вместе с правилами и примерами их интерпретации, равно как и символикой, тропикой и т.п.) на протяжении XIX в. институционализируется. Они входят в систему общего школьного образования в Европе, составляя, что особенно важно для социологии личности, основу обучения родному языку, первичным формам языкового самосознания и конституции жизненного мира, основополагающим навыкам социальной коммуникации (Thiesse, Mathieu, Balibar e.a.). С их помощью очерчивается пространство взаимопонимания в журнальной критике ("общая память","история"), включая обязательные - пусть даже полемические - отсылки к предшественникам в рецензиях на новинки (их структуру и временную динамику с помощью наукометрической методики обстоятельно изучил на материале шведской литературы Rosengren, 1968, 1983 и 1984; на российских данных его процедуры апробировали Б. Дубин и А. Рейтблат, 1990).

Таким образом, сложилась устойчивая и вместе с тем - динамичная система литературных коммуникаций. В ее рамках можно говорить об институциональной роли писателя, издателя или критика, о его групповой принадлежности, а соответственно - групповом образе мира и трактовке литературы. Важным социальным механизмом сохранения и воспроизводства подобных институциональных значений, фондом групповых символов выступают библиотеки различного типа - от репрезентативных "национальных" (в генезисе - королевских, аристократических или городских) и общедоступных публичных до "закрытых" библиотек того или иного сообщества, объединения любителей. Характер формирующего библиотеку социального целого - института, социального слоя, сменяющихся групп с их историей, самопониманием и системой адресации к "значимым другим" - воплощается в отборе и системе комплектовании книг и журналов, правилах доступа к данной конкретной библиотеке, в структуре ее информационных служб и справочных фондов, в формах обслуживания читателей (Карштедт; Wang). Развитая система библиотек разного типа с "национальной" или "государственной" во главе - феномен той же эпохи модернизации западных обществ. Разнообразие же библиотечных систем связано, среди прочего, с национально-региональными вариантами модернизационных процессов, характером инициирующих или проводящих их элит, отношениями этих элит с властью, местом и трактовкой "государства", "общества", "нации" в их идеологиях и культурных программах (подробнее см. об этом в следующей главе).

© Институт европейских культур, 1995 - 2002.
Дизайн сайта © Андрей Яшин (www.yashin.narod.ru), 2001.
Замечания и предложения сообщайте web-мастеру.