ИНСТИТУТ ЕВРОПЕЙСКИХ КУЛЬТУР

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ УЧЕБНЫЕ КУРСЫ БЛОК-ЛЕКЦИИ АКАДЕМИИ
НАУЧНЫЕ ПРОЕКТЫ
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
АБИТУРИЕНТАМ E-Mail
ВЫСТАВКИ ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ СТУДЕНТОВ НОВОСТИ Site-map
ИНФОРМАЦИЯ МЕТОДИЧЕСКИЕ РАЗРАБОТКИ УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ
МОНОГРАФИИ СБОРНИКИ СТАТЕЙ АЛЬМАНАХ

 

2. Понятие литературы

Границы художественной литературы еще более неопределенны, чем границы литературоведения, и в этой неопределенности заключается сама ее сущность. Типичными как в профессиональной критике, так и в бытовых суждениях являются высказывания типа "такой-то (автор, текст) - это не литература (не поэзия)". С другой стороны, понятие "литературы" само может служить синонимом духовной несостоятельности - "литературщины" ("Все прочее - литература" - П. Верлен). Таким образом, граница литературы все время оспаривается, ее все время пытаются передвинуть в ту или иную сторону.

Затруднительными оказываются и попытки дать научное определение литературы, описать круг объектов, которые к ней относятся. "Литература - это вымышленное повествование", "литература - это изящная речь", "литература - это мышление в словесных образах": вот уже ряд определений, каждое из которых раскрывает нечто существенное, некую реальную сторону литературного факта, но все они не удовлетворяют критерию полноты, а порой и непротиворечивости. Учитывая это, наиболее глубокие теоретики литературы и искусства ХХ века стали предлагать переместить сам центр вопроса. Р.О. Якобсон в начале 20-х годов выдвинул формулу: "предметом теории литературы должна быть не литература, а литературность", то есть то качество текста, благодаря которому тот признается принадлежащим к литературе. Литературность исторически переменчива; для одних текстов она концентрируется в чем-то одном, а для других - в другом. Такая подвижность критерия как раз и создает теоретическую предпосылку для борьбы вокруг литературы, для постоянных попыток отнести то или иное явление к литературе или не-литературе.

Каковы же могут быть виды литературности, и нельзя ли все же придумать какой-либо ее общий, постоянный критерий? Ж. Женетт, разрабатывая и интерпретируя якобсоновское понятие, предложил разграничивать два типа литературности - конститутивную и кондициональную, литературность "по сущности" и литературность "по обстоятельствам". Литература строится как область, имеющая центр и периферию. В центре располагаются тексты, которые всегда, у всех ответственных субъектов речи, признаются литературными (не обязательно "хорошими"). На периферии же находятся тексты, которые могут оказаться литературными в тех или иных обстоятельствах. Женетт опирается здесь на мысль Н. Гудмена, который, рассматривая эту проблему для искусства в целом, предложил заменить традиционный вопрос эстетики и искусствознания "What is art?" ("Что такое искусство?") - другим вопросом: "When is art?" ("Когда имеет место искусство?"), то есть вместо того чтобы искать постоянную сущность искусства, предложил выяснять те обстоятельства и условия, при которых некий артефакт, текст, даже природный объект могут попасть в орбиту искусства. Если конститутивная литературность может быть определена такими критериями, как вымышленность текста и его организация по тем или иным формальным канонам (скажем, стихотворному), то кондициональная литературность образуется вследствие игры множества преходящих исторических факторов.

Итак, существуют все-таки некие признаки литературности, которые делают текст безусловно литературным, - другое дело, что они не вполне охватывают собой сферу литературы, являются достаточным, но не необходимым условием принадлежности текста к этой сфере. Кроме правильных трагедий, сонетов и т.д., в литературе есть много текстов, которые не кодифицированы как устойчивые жанры, а к литературе тем не менее относятся. Тут начинается действие кондициональной литературности: одни и те же тексты в одних условиях воспринимаются как явления внехудожественные, а в других как художественные. Речи Цицерона против Катилины в момент своего произнесения были прямым политическим действием и создавались вовсе не как самоценные художественные тексты. Но прошли века, события отошли в прошлое, Цицерон и Катилина начали восприниматься не столько как исторические деятели, сколько как участники некоторого риторического состязания, а речи Цицерона стали преподаваться как образец изящной и убедительной латинской речи. Произошел сдвиг в оценке текста: изначально нелитературный, этот текст обрел кондициональную литературность.

Подобные переходы могут иметь место на разных границах литературы. В случае Цицерона это граница литературы и политики. Часто переходы текстов в литературу имеют место из сферы так называемого "быта" (или наоборот). Ю.Н. Тынянов в статье "Литературный факт" писал о том, каким образом явления окололитературного быта могут обретать или, наоборот, терять с течением истории литературную функцию. Один из его примеров - переписка. В русской литературе первой трети XIX века частные письма часто обретали литературную функцию - они распространялись, демонстрировались третьим лицам, переписывались, собирались в сборники, иногда издавались именно как изящные тексты, задающие образец литературного стиля. С течением времени литературная функция, литературность данного жанра исчезла: в литературе второй половины века даже самые значительные писательские письма (скажем, письма Толстого) уже не рассматриваются как факт собственно литературы - это окололитературный документ. Таким образом, "литературный факт" постоянно меняет свои границы. В этой переменчивости границ литературы состоит ее жизнь - если бы эти границы зафиксировались, литература немедленно умерла бы от окостенения.

Еще одна важная граница, которая постоянно смещается и этим смещением задает динамику литературного развития, - граница между высокой и низкой словесностью. Ю.М. Лотман в статье "О содержании и структуре понятия "художественная литература" показывает, что литература никогда не может охватывать собой всю область словесного творчества - всегда есть некоторая зона (включающая даже вымышленные, даже специально художественно обработанные тексты), которая будет рассматриваться обществом как не-литература. Исторически первым таким разрывом в целостности словесного творчества явилось разделение литературы и фольклора. Фольклор - это устное народное творчество, обладающее такими отличиями от литературы, как анонимность и массированная повторяемость (ориентированность на "язык", а не на "речь", в терминах лингвистики Ф. де Соссюра), что связано с устным, нефиксированным характером текстов: текст приходится часто повторять, чтобы он закрепился в памяти. С возникновением письменной литературы, ориентированной на оригинальность и личное авторство, фольклор не изгоняется совсем из художественной сферы, но оттесняется на периферию художественной области. Такое отношение к фольклору сохранялось очень долго, вплоть до его "возрождения" в культуре романтизма. В литературе постромантической эпохи возникает новое деление литературного поля: уже в рамках письменной словесности проводится граница высокой и массовой литературы, то есть новая оппозиция центра и периферии. В некоторых ситуациях сам факт публикации произведения (издания) может по-разному оцениваться применительно к проблеме его литературности. Лотман приводит выразительный пример: в разных ситуациях можно помыслить себе два по видимости противоположных утверждения: "Это хороший поэт - он печатается" и "Это хороший поэт - он не печатается". Таким образом, разграничение литературы и не-литературы оказывается не просто подвижным, но и обратимым: в определенных случаях один и тот же критерий может служить отличительным признаком как литературы, так и не-литературы (или "плохой литературы").

Попытку дать общее определение литературности предпринял Якобсон в статье "Лингвистика и поэтика". Он применяет функциональный подход: литературность - это поэтическая функция высказывания. Какие вообще бывают функции у высказывания и какое место среди них занимает функция поэтическая? Каждое словесное высказывание определяется наличием шести компонентов; в разных высказываниях они могут иметь разный вес - отступать на задний план или получать господствующее положение.

В каждом высказывании должно быть по крайней мере два участника - тот, кто говорит, и тот, к кому обращаются (адресант и адресат). Чтобы высказывание дошло от адресанта к адресату, между ними должен быть контакт (грубо говоря, они должны слышать друг друга). Чтобы оно было понято, участникам коммуникации требуется также код, общий язык. Чтобы оно имело смысл, оно должно опираться на нечто ранее известное, то есть вписываться в некоторый контекст (сумму общих знаний). И наконец, уже на этом фоне может состояться собственно сообщение, то есть новая информация. Таковы шесть основных компонентов коммуникационного акта по Якобсону.

В соответствии со своими шестью компонентами высказывание может получать шесть разных функций, каждая из которых может оказаться главной.

С адресантом связана экспрессивная функция - она преобладает в высказываниях, прямо посвященных выражению чувств и состояний говорящего (например, междометия). С адресатом - функция конативная (побудительная); таковы формы императива и другие формы повелительных высказываний. Установка на контакт обслуживается фатической функцией: на установление и проверку контакта ориентированы высказывания типа "алло!", "вы меня слышите?"

Функция, нацеленная на код, называется метаязыковой, или металингвистической. Это функция проверки, установления, обогащения кода, которым пользуются собеседники. Она преобладает в тех высказываниях, где собеседники пытаются договориться о более точном понимании (например, "что это значит?"). Есть целые жанры, типы текстов, характеризующиеся абсолютным преобладанием этой функции, - учебник языка, словарь. Они говорят только о языке, в них внешняя реальность интересна лишь постольку, поскольку помогает объяснить слова. Всякое понимание есть непонимание - при каждом понимании собеседники всегда понимают, строго говоря, каждый свое, - и вот для сокращения этого непонимания используется металингвистическая функция языка.

Самая распространенная, как считается, основная функция языка направлена на контекст и называется, по Якобсону, референтивной. Референт - это та реальность, к которой отсылают слова и фразы языка. Референтивное высказывание формирует у нас понятие о внешней действительности. Все повествования, объяснения (в той мере, в какой они касаются не слов, а вещей), большинство диалогов и т.д. характеризуются преобладанием этой функции. С ее помощью мы обогащаем наше знание о мире.

Последней функции не так легко найти место. Сообщение - это высказывание само по себе, не в отношении к содержательному знанию, которое оно прибавляет к контексту, но и не в связи с объяснением возможностей языка. Это сообщение как таковое. Функция, ориентированная на такое чистое сообщение, как раз и называется у Якобсона поэтической. Поэтическое высказывание - не что иное, как высказывание, ориентированное само на себя, на свое сообщение, то есть на его форму. Внутритекстовые интенции преобладают в нем над внетекстовыми, это текст, замкнутый сам на себя.

В разных условиях одно и то же высказывание может иметь разные функции - даже все шесть функций одновременно. Его можно по-разному читать. Типичный пример такого разного подхода к тексту - фокусирование внимания либо на референтивной, либо на поэтической его функции: так, тексты кондициональной литературности могут читаться как практические сообщения, а могут - независимо от своих контекстуальных задач. Это и есть проблема содержания и формы как двух разных возможностей фокусировки читательского внимания.

Как же практически работает поэтическая функция? У Р.О. Якобсона есть статья, написанная по-английски и по-разному переводившаяся на русский язык, - один из вариантов перевода "Два аспекта языка и два типа афатических нарушений". Изучив клинические данные об афазии, Якобсон выделил в ней два вида, при которых подавлению, угнетению подвергается один из двух фундаментальных аспектов языковой деятельности - селекция или комбинация. В каждый момент речевой деятельности говорящий имеет перед собой выбор между некоторым количеством языковых единиц: звуков, фонем, морфем, слов и т.д. Такие в принципе взаимозаменимые (хотя и не всегда одинаковые по смыслу) элементы языка приравниваются друг к другу - а выбор между ними есть селекция. С другой стороны, отобранные элементы нужно размещать на временной оси языка, расставлять один за другим, - это и есть комбинация. Элементы, из которых осуществляется селекция, связаны между собой некоторой эквивалентностью, но реально не сочетаются между собой, мы держим их в уме и выбираем из них один, а остальные остаются "за кадром". Последовательно расставленные элементы на речевой оси тоже связаны между собой (синтаксическими отношениями и т.д.), но они соприсутствуют у нас на глазах. Языковая деятельность напоминает построение графика в двумерных координатах: каждая точка речи, с одной стороны, имеет определенное место в цепи речи, на оси комбинации, а с другой стороны, соотносится с некоторым количеством виртуальных элементов, размещающихся на оси селекции. Эти оси называются также парадигматической и синтагматической. То, что мы реально произносим в речи, - это синтагмы, а то, из чего мы выбираем их элементы, - парадигмы.

Все эти термины - вовсе не литературоведческие. Это термины лингвистики Соссюра и Якобсона. Какое же отношение все это имеет к проблеме литературности? Дело в том, что при преобладании поэтической функции в высказывании ось селекции и ось комбинации оказываются в особом, нестандартном соотношении: ось селекции проецирует свой принцип эквивалентности на ось комбинации. Однородные, в принципе взаимозаменяемые, виртуально соотнесенные элементы расставляются друг за другом на оси комбинации. Парадигма развертывается в синтагму. Пример - стихотворный ритм: все сильные элементы образуют одну парадигму, все слабые - другую, а поэт расставляет один за другим элементы парадигмы, делая ее очевидной в синтагматической развертке. Также и все рифмующиеся слова образуют парадигму; когда они следуют в высказывании одно за другим, то в обычном высказывании это может прозвучать комично - именно потому, что оно не нацелено на поэтическую функцию; когда же высказывание ориентировано само на себя, подобный повтор будет воспринят как фактор художественности.

Критерий Якобсона не всегда легко применять на практике. То, что в случае версификации или стилистики (допустим, нагнетание синонимов одного и того же слова в последовательном развитии речи) очевидно и бросается в глаза, гораздо труднее наблюдать в повествовательном сюжете или интертекстуальных связях.

Литература: Ж. Женетт. "Вымысел и слог". Гл. 1. - в кн.: Ж. Женетт. "Фигуры: Работы по поэтике". т. 2. М., 1998; Ю.М. Лотман. "О содержании и структуре понятия "художественная литература", "Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века" - в кн.: Ю.М. Лотман "Избранные статьи". т. 1. Таллин, 1992; Ц. Тодоров. "Понятие литературы" - в кн.: "Семиотика". М., 1983; Ю.Н. Тынянов. "Литературный факт" - в кн.: Ю.Н. Тынянов. "Поэтика. История литературы. Кино". М., 1977; В.Б. Шкловский. "Искусство как прием" - в кн.: В. Шкловский. "О теории прозы" (1925, 1929), и В. Шкловский. "Гамбургский счет". М., 1990; Р.О. Якобсон. "Два аспекта языка и два типа афатических нарушений" - в кн.: "Теория метафоры". М., 1990; Р.О. Якобсон. "Лингвистика и поэтика" - в кн.: "Структурализм: "за" и "против". М., 1975; П.Г. Богатырев и Р.О. Якобсон. "Фольклор как особая форма творчества" - в кн.: П.Г. Богатырев. "Вопросы теории народного искусства". М., 1971; А. Компаньон. "Демон теории: Литература и здравый смысл". М., 2001. Гл. 1.

© Институт европейских культур, 1995 - 2002.
Дизайн сайта © Андрей Яшин (www.yashin.narod.ru), 2001.
Замечания и предложения сообщайте web-мастеру.